Автор: Лекс Воронцов
Бета: Атене
Жанр:драма, психоделика, преслэш
Размер: мини
Пэйринг: сильно в будущем
Саммари: Файдаэну кажется: он вышел в путь, чтобы найти Тиеру. Но кого он ищет на самом деле?
Предупреждения и примечания: Писалось к «Весне Асхана», но завершилось только сейчас. Трава – в изобилии, весны – пол-литра. Теперь с чистой совестью можно за заявки браться. Глядишь, к началу следующего феста как раз)
Путь в Дамаск
Вот он, от века назначенный,
Наш путь в Дамаск!
В. Брюсов
Наш путь в Дамаск!
В. Брюсов
Обычно шумный, в этот раз Эривел был необычайно тих и мрачен. Не плескались на ветру паруса, не сновали матросы, и, кажется, даже у кораблей вид был подавленный и грустный. Спутников Файдаэн оставил в таверне, а сам отправился бродить по разоренному демонами городу. Редкие вечерние прохожие поглядывали холодно и торопились скрыться. Приходу его армии были рады не многим больше, чем демонам. Файдаэн честно пытался понять горожан, но на сердце закипал гнев. Он с горечью смотрел на обнаженные, поломанные керсили*, чувствовал, как дрожит от недавнего боя земля. Зеленые целители бросили все силы на восстановление леса, но следы боев останутся на десятилетия.
На окраине и вовсе не было ни души. Блекло серебрилась в лунном свете выжженная земля, одиноко и бесприютно торчали две скалы, в одной виднелась затянутая паутиной пещера. Файдаэн вздрогнул. «Не удивительно, что тут так пустынно. Больше на логово некромантов похоже, чем на эльфийские земли».
Неподалеку скрипнул колодезный журавль, и рейнджер пошел на звук, надеясь освежить свои силы. У магического колодца набирала воду древняя старуха. Увидев эльфа, она беззубо засмеялась и зашамкала:
– Ишь пожаловал, гусь столичный! Не на эту ль птичку тут облаву держали? Ходит живехонек, а скольких Асха на вечное ложе проводила?
Файдаэн присмотрелся, пытаясь понять, кто перед ним. Не эльфийка-то ясно, но кто она и что делает в самом сердце Ироланна?
– Чего смотришь-то? Все глаза проглядел! Лучше б на море глянул, ишь шумит, беду пророчит. Пока стоишь тут понапрасну глаза пучишь, время твое, дело спешное – и пробежит мимо, ан не заметишь.
Рейнджер ощутил глухое раздражение: он еще и слова не успел сказать, а старуха его как из ушата грязью поливает. А бабка продолжила:
– Глазенки-то, глазенки как засверкали! Не пыхти, не чайник чай! Не одну сотню лет на свете живешь, а чисто телок бодучий. Помоги вот лучше бабке старой ведро дотащить, так увидишь: и ворчунья-карга не лыком шита, пригодиться может!
Файдаэн дернул плечом, однако не ушел: признаться, что ему любопытно, он отказывался даже самому себе, но не мог же он и в самом деле не помочь старому человеку.
Схватившись за ворот, он вытащил ведро, осторожно, стараясь не замочиться, снял с крюка и повернулся к старухе:
– А как же время да дело, что мимо пробегут? Говори, старая, куда идти-то?
Старуха снова беззубо заухмылялась. И вроде не было в ней ничего отталкивающего, а все равно Файдаэн почувствовал, как пробирает спину странным холодком: оттого и был так груб. Сам на себя досадовал, не пристало эльфийскому лорду старух портовых пугаться, но от этой ведьмы веяло чем-то... чужим. Недобрым.
– Не бойся, так я, сболтнула со зла, не пришло оно, твое время. Другому подарит нынче богиня свой поцелуй. Ишь, щеголь, воды боится, замочиться не хочет. Нахлебаешься еще, по кончики ушей нахлебаешься, и не водой одной! И яду, и ада, и всякого гада – всего навидаешься.
– А ты откуда знаешь? – бормотание бредущей как раз к затянутым паутиной скалам старухи становилось все более зловещим. И все более напоминало некромантскую абракадабру. С другой стороны, эльфы бы не дали жить под боком у них ведьме-некромансеру! Да и давно б уже она личем стала.
– Знаю-знаю, все, миленький, знаю. Да и догадаться не трудно. Чего б ты сюда прискакал, если б не в море рвался? Ищешь, а сам не знаешь что ищешь. Сам он тебя найдет, придет час, так ты ж не рад будешь! А пока побегай по миру, порезвись, теля неразумное. Как не спеши, где-то да опоздаешь. Только на встречу с судьбой опоздать нельзя.
Файдаэн развернулся так резко, что вода все же плеснула через край, тут же намочив ноги.
– Что ты несешь? Кто меня найдет, да «не рад буду»? Ты мне угрожать берешься?
Старуха аж заколыхалась от смеха:
– Ишь, всполошился. Всю воду расплескал! Не волнуйся, не мне, старой, тебе грозить. Предостеречь – это могу, правду сказать – завсегда пожалуйста, да слушать-то меня, каргу, не хочешь. Ай показать?
Серая неприметная лачуга выросла точно из-под земли. Файдаэн готов был поклясться, что только что ее не было! Впрочем, она стояла, прилепившись к основанию скалы, скрытая ее тенью, в вечернем сумраке несложно было и проглядеть.
Но не с двух же десятков шагов! Снова недобрым повеяло на Файдаэна, и он остановился, не уверенный, что стоит опрометчиво рисковать и лезть в чужой дом: ждать его могло что угодно от банальных грабителей до засады затаившихся демонов. Но и повернуть обратно граничило с трусостью.
Распахнулась припертая поленом дверь, едва не слетев с проржавевших петель, и старая, косая лачуга обнажила свое гнилое нутро. Тут же откуда-то из недр выползли две змеи, и старуха подняла их и повесила себе на шею.
– Заходи, милок, не бойся. Не тронут тебя мои друзья. Да и какого животного сыну гармонии бояться, все его слову послушны!
Файдаэну послышалась насмешка, но он не мог понять, в чем она, и молча поднялся по ветхим черным ступеням. Дверь старуха прикрыла сама и усадила его на единственный стул. Тот протестующе скрипнул под непривычной тяжестью, однако, к счастью, не развалился. Рейнджер принялся оглядываться, но в доме было так темно, что он едва различал огромную печь, словно призрак с раззявленной пастью белевшую в углу, да старый, неожиданно чистый, выскобленный даже стол.
– Чайком тебя напою, да расскажу... Все-все расскажу, что знать желаешь, зачем сердце тебя привело. Силанна ведь тоже не одной тропкой ходит, милый, только кажется, что пути-тропинки розно идут, а на поглядку так и не различишь потом, пересекутся, да сольются в одну...
Старуха вытащила из печи горшок, разворошив уголья, недобро блестевшие в темноте, точно глаза затаившихся вампиров. Но чай оказался невероятно душистым и вкусным. Старуха все бубнила свое, Файдаэн почти не слышал. Сквозь серый ветхий домишко проступали очертания родных лесов, аромат... Это аромат чая или майского луга? Жасмин... Жасмин цветет в ту ночь... Венки по воде... Ночь Цветов*.
И гирлянды. Мать Дерев вся увешена ими. И вот она улыбается ему – у нее сморщенное, точно старушечье лицо, и она протягивает ему какую-то гирлянду, до странности сухую – ведь не может же что-то сохнуть и тлеть рядом с Матерью? Но она улыбается и кивает. И он берет, растирая сухие пучки в ладонях. Они рассыпаются, окутывая его пахучим пряным облаком, и Файдаэн теряет сознание...
***
Очнулся он на холодном жестком полу, и лишь с большим трудом разлепил веки: и все равно без толку – тьма стояла кромешная. Все тело саднило. Под руками – влажный склизкий камень.
Рейнджер тяжело поднялся, мысленно кляня старуху на все лады. Похоже, карга опоила его чем-то и оттащила в паучью пещеру. И как сил-то хватило? Магия телепортации, похоже.
В голову снова полезли мысли о некромантах: толком о них почти ничего не знали, но легенд ходило множество, особенно сейчас, во время никак не завершавшейся войны. Файдаэн мысленно приготовился к нападению, закинул руку за спину, чтобы рвануть лук – но рука схватила лишь пустоту. По спине холодком пополз страх.
Напряженный как тетива, Файдаэн попытался двигаться на ощупь: выход наверняка неподалеку. Но стоило потянуться к стене, руки тут же коснулись чего-то холодного, скользкого – и живого. Рейнджер отдернул руку, но было поздно. Склизкая тварь зашевелилась, зашипела – и в ответ со всех сторон послышался тихий угрожающий свист. Гидры! Файдаэн рванулся вперед, подальше от растревоженного гнезда.
Уверившись, что его не преследуют, рейнджер остановился, стараясь унять колотящееся сердце. Глаза немного привыкли к темноте, и он разглядел, что стоит посередине небольшого каменного зала, похоже, под самой поверхностью земли. Впереди чернело несколько проходов-туннелей, один из которых блекло озарялся красноватым заревом. Еще и демоны!
Файдаэн готов был броситься в другую сторону, но ноги точно приросли к полу. Звенящая тишина взорвалась гулким воем и прямо на него вылетела свора церберов, тут же беря в плотное кольцо. Файдаэн едва успел поставить сферу отрицания: теперь он был непроницаем для любой атаки. Из провала выбрались бесы и закружились рядом, пытаясь добраться до его магического запаса. Следом появились суккубы и приготовились к атаке. Пещерный владыка, похоже, командир отряда, держался чуть поодаль, выкрикивая что-то хриплым гортанным голосом, глухо доносившимся сквозь сферу.
Мысли испуганно метались, и лишь одно слово повисло в сознании, точно наливаясь свинцом: конец. Сфера отрицания пила его силы, не было ни малейшего шанса использовать одновременно еще и атакующую магию. Оружия нет. Это конец.
Вдруг перед ним выросла темная фигура, полностью заслоняя обзор. Еще минута – и с вскинутых рук полилась магия, озаряя вспышками все вокруг. Раздались стоны и крики. Бесы пили силы незнакомца, но он упорно кидал в них удар за ударом. Магический барьер, поставленный Файдаэном, не подпускал атакующих. Рейнджер смутно видел, как падают один за другим псы, суккубы и бесы. Но вот в воздухе мелькнула красная вспышка, огненный шар продавил защитный купол, врезавшись незнакомцу прямо в грудь. Но тот продолжал плести заклинание, сорвавшееся с кончиков пальцев в тот же миг, как в него ударил шар. Живых за пределами барьера не осталось.
Но и незнакомец не мог остаться невредим, получив подобный удар. Еще несколько секунд он стоял, а потом вдруг вспыхнула и оплыла кожа, истлели мышцы, и перед Файдаэном остался лишь скелет. Рейнджер рванулся, словно что-то мог изменить, но на его глазах дробились и рассыпались даже кости. Он горестно вскрикнул, когда остатки праха скользнули меж пальцев – но вдруг с пола поднялась тень, будто призрак – и полетела вперед. Файдаэн кинулся следом.
Ощущение реальности потерялось за первым же поворотом. Спотыкаясь, он бежал, вытягивая руки, точно пытаясь ухватиться за летящий впереди плащ. Становилось светлее, пол резко уходил вниз, появились разломы, в которых плескалась магма. Файдаэн один раз взглянул на поток и предпочел туда больше вообще не смотреть – тяжелые плиты разрезали глубокие черные трещины, так что казалось – еще секунда и они рухнут, раздавив его.
Внимание теперь полностью было занято неясным силуэтом впереди. Стоило тому хоть ненадолго скрыться из вида, Файдаэн ощущал панический ужас, так что буквально кидало в дрожь.
Еще один резкий спуск, потом провал – Файдаэн едва не упал – и уже никаких сомнений – это Шеог.
И снова погоня. Туннели двоятся и изгибаются, так что сам он уже никогда не выберется. А проводник упрямо летит вперед, словно не слыша сбивающегося, задыхающегося зова.
Пару раз Файдаэну почти удалось нагнать незнакомца, и он с изумлением понял, что перед ним вовсе не призрак: гулко отдаются по подземелью шаги, фигура полностью непрозрачна, а в какой-то момент ему почти удалось ухватиться за край плаща. «Этого нельзя делать, нельзя», – шепчет внутренний голос. Но Файдаэн не слушает. Ему просто необходимо становится дотронуться, прикоснуться, почувствовать живое тепло. Он делает резкий рывок, ткань скользит, как вода между пальцев, и снова не догнать, – а его трясет – и теперь уже не от страха.
Смутное волнение прокатилось по телу, вырастая в волну. Симфония мурашек разбежалась по рукам и позвоночнику, и рот раскрылся в беззвучном крике, плавясь в пламени, охладить которой могло лишь имя, чужое, незнакомое, оно рвалось, но не срывалось с языка, и тело выгибалось в судороге, словно напоенное ядом тысячи юрких змеек, шелестящих на разгоряченной коже, царапая ее, такую беззащитно-чувствительную сейчас, даже сквозь одежду опаленную пламенем Шеога, вдруг вспыхнувшим нестерпимо горячо и пьяняще-пряно, когда промелькнула впереди манящая тень. Так близко, что Файдаэн почувствовал рукой скользящий шелест ткани, а по лицу черными брызгами разлетелись волосы. Эти невесомые прикосновения бросили в жар, так что под его ступнями начал оплавляться и трескаться камень, и стены почернели и потекли огненной рекой, отрезая дорогу назад.
В ужасе Файдаэн отскочил, но камни под ногами дрожали и осыпались, и едва он делал прыжок, на том месте, где он стоял, раскрывался голодный провал, обнажая кипящие недра Шеога.
Провал все ширился, наконец, глотая Файдаэна, точно огромный раззявленный рот. И он падает, падает, но вдруг под ногами возникает тонкая нить. Она прогибается, но не рвется, и Файдаэн идет по ней, отчаянно балансируя. Нить все толще, свивается в канат, в целое полотнище, и вдруг точно выпрыгивает из-под ног, полотнище завивается вкруг него липким коконом, и вот уже он свисает с потолка в паутине. Тягучая нить оплела, не давая пошевелиться, но он бился и выгибался, захлебываясь криком.
Еще немного – и покажется тот, кто сплел этот кокон, сладострастно предвкушая ужин, наслаждаясь ужасом и судорогой жертвы.
Шевеление где-то под потолком – и паук уже наползал тяжелой тучей, мохнатой и бесформенной. Его бесчисленные глаза тускло поблескивали тупой злобой. Файдаэн судорожно дергался, но паутина не пускала, и сердце пронзали ледяные иглы ужаса. Еще немного – и его тело так же пронзят омерзительные желваки гигантской твари. Он в ужасе прикрыл глаза, забившись судорожно и бессильно, и, кажется, закричал, и что-то вспыхнуло, наверное, так и выглядит смерть, – и липкое, гадкое окутало тело, капало и лилось, и жгло, жгло, – и снова он кричал, в ужасе распахивая глаза – и прямо перед собой увидел тонкую рукоять метательного ножа, торчащего из паучьего тела: бок и брюшина были разорваны, из них текло бурое, склизкое, разъедая одежду и кожу.
Судорожно сглотнув, Файдаэн попытался передвинуться, но вместо этого едва ли не полностью очутился под пауком. Задыхаясь от омерзения, он связанными руками тянулся к ножу и кое-как ухватил рукоять, она не поддавалась, но он не оставлял попыток. Рывок, другой, вот чуть-чуть обнажилось лезвие, и Файдаэн подтянул к нему связанные руки, не обращая внимания, что вытекающая из паучьего брюха мерзость разъедает руки, точно кислота.
Руки свободны, и с нежностью стискивая рукоять, Файдаэн, едва не плача от благодарности, разрезает путы – и не выдержав тяжести, рвется нить, на которой он висел. И снова он падает куда-то в багрово-черный провал, в ужасе зажмурив глаза, готовый к последней встрече с безжалостным камнем.
И тут же с глухим вскриком распластался на какой-то твердой поверхности, почти не ощущая боли, лишь глухую ломоту во всем теле. Приподнявшись на локтях, он открыл глаза и увидел, что лежит на дне довольно большой ладьи. Поначалу казалось, что она неподвижна, но он сразу же понял, что ошибся. Медленно и ровно он плыл по неторопливой реке вдоль похожих на острые черные зубы уступов. Иллюзия неподвижности создавалась тем, что ладью совсем не качало. Изумленный Файдаэн поднялся на ноги и заглянул за борт – и тут же в ужасе отпрянул: река была огненной. Вязкая расплавленная магма охватывала ладью и тащила ее за собой. Стоя на корме, рейнджер вглядывался во мрак, надеясь, что удастся найти относительно пологий утес и спрыгнуть, но берега отступали все дальше.
В воздухе закурился дымок, запахло костром, и Файдаэн понял, что это загорелась ладья. Еще немного – взметнулись языки пламени. Объятый огнем, он плыл сквозь недра Шеога, готовые в любую секунду поглотить его.
Берега вновь стали теснее, обступая зловещим кольцом, и Файдаэн собрал все силы для прыжка. И ровно в то мгновение, когда вспыхнула и рассыпалась пеплом ладья, он взвился в воздух, перепрыгивая на берег и цепляясь пальцами за неровные горячие уступы.
Карабкаясь по едва застывшим комьям лавы, Файдаэн искал глазами проводника. Он рядом – ведь кинжал мог быть пущен только его рукой. Очутившись на относительно ровной поверхности, он снова рванулся вперед, временами переходя на бег. Темной фигуры нигде не было видно, и сердце снова сжал липкий страх. Коридоры ветвились и вились, и он вновь бежал наугад, только бы не останавливаться, не остаться наедине с холодным ужасом от мысли, что он здесь один.
Темный пролет – и перед ним большой круглый зал со множеством входов, но в каждом, даже в том, откуда он вбежал, проеме стояла теперь серая фигура с лицом, закрытым капюшоном плаща. Он бросился к ближайшей, не зная, ждать удара или ответа, но фигура оставалась неподвижной.
– Кто ты? – И словно сам собой упал капюшон – открывая его, Файдаэна, лицо. В ужасе отшатнувшись, он бросился к следующему, дергая капюшон, и навстречу смеялся его собственный рот. Судорожно хватая ртом воздух, он метался от фигуры к фигуре, смутно надеясь и сам не зная на что, но ответом – только свой собственный безумный взор.
Он бросился на середину зала, схватившись за голову, и закричал – и его крику вторил смех десяти Файдаэнов, все они уже сбросили капюшоны и смеялись, смеялись над ним.
– Что ты искал? – спросили его десять ртов. – Кого ты ждал увидеть в Зале Зеркал?
– Вы – зеркала? Но я – не искал, не ждал никого... Я... должен догнать... – Он задыхался, и речь получалась неясной и рваной.
– Кого ты ищешь? – снова спросили десять ртов, и это полетело по своду зала.
– Он... проводник... Я должен его догнать!
Файдаэн рванулся к выходу, но словно мячик от стены его отбросило в центр пещеры.
– Зачем? – и эхо тысячекратно повторило вопрос.
– Он знает дорогу! Без него мне не найти выход!
– А почему ты думаешь, что он знает дорогу?
– Но он... он ведет меня!
– А куда? Почему ты уверен, что к выходу?
– Но зачем ему вести – меня куда-то еще? Он помогал мне, защитил... Спас...
– А зачем ему вести – тебя? Спас – но для чего? Откуда ты знаешь, что это не ловушка? Ты же только увидел его!
– Нет! Я... Я верю ему! Слышите – верю!
– Веришь? Или хочешь верить? Почему колебался? Почему тебе так важно увидеть его лицо?
– Я не знаю! – вдруг отчаянно закричал Файдаэн, и этот крик слился с хохотом фигур в проемах, и эхо усилило этот звук, превращая в гром, и вдалеке загрохотали камни, обваливаясь и перекрывая какие-то пути, и Файдаэн упал на пол, закрывая голову руками.
«Я не знаю – мысленно кричал он, – не знаю», но понимал одно, ему необходимо – просто необходимо догнать... Он задыхался, не видя впереди фигуры проводника, захлебывался, точно под водой, и ему нестерпимо нужно было прикоснуться, почувствовать под руками хоть ткань плаща... Он думал, что это успокоит, но почему-то от мысли лишь тревожно начинало биться сердце и словно предвкушение затопляло его.
«Я не знаю», – и гремел, заглушая мысли, адский хохот – и они были правы, правы!
Он знал, знал, точнее – знало что-то глухое и темное внутри него, чему бы он никогда не дал свободы, оно знало, но словно какой-то барьер не пускал это к его рассудку.
«Я не знаю!»
И вдруг адский хохот умолк. Файдаэн приподнялся, тяжело и неловко, опираясь на локти. Девять проходов завалило. Он перевел взгляд на своды – и увидел зловещие трещины. С тихим вскриком он бросился в единственный свободный проход.
Сил все меньше, и вот он, спотыкаясь, бежит по узкому извилистому туннелю без ветвлений, с трудом осознавая, что происходит вокруг и одержимой лишь одной мыслью – найти – не выход – проводника. И когда из темноты провала раздался оглушающий грохот и прямо на него вылетело стадо адских жеребцов, он даже не успел испугаться. Собрав все силы, он вскинулся, запрыгивая на спину вожака и намертво вцепляясь в гриву зверя, и тот, фыркая, нес его по коридорам, то и дело взвиваясь на дыбы, чтобы сбросить седока.
Файдаэн держался из последних сил и только когда в одном из боковых коридоров промелькнула вдруг знакомая тень, он прыгнул, откатываясь из-под копыт, и когда стадо пронеслось мимо, попытался встать. И не смог.
Ползком, сцепив зубы, он двинулся к повороту, за которым скрылся проводник, то и дело окликая его, но не слыша ответа. Однако за поворотом он снова видит знакомую темную фигуру – и тупик. Файдаэн сжался в комок, не понимая уже, что может случится, и только пытаясь не кричать. А проводник подошел к глухой стене и положил на нее ладони – и стена рухнула, осыпалась, и Файдаэна ослепил яркий солнечный свет. Свет!
Он протягивает руки, пытаясь позвать, но голос отказывается служить ему, и не помня себя, он вслед за незнакомцем выбирается на траву – и застывает в недоумении.
Будто из ниоткуда на них обрушивается град эльфийских стрел, с неба падает зеленый дракон. Проводник знакомо вскидывает руки, но раздается только сухой треск и с пальцев сыплются безвредные искры – Шеог выпил его силу до дна. Файдаэн пытается броситься вперед, защитить, позвать дракона, но не может. Не помня себя, он тянется за луком, и тот появляется в его руках точно из небытия, и Файдаэн посылает в дракона стрелу за стрелой. Файдаэн не думает, что он делает. Ему даже в голову не приходит себя спросить, откуда взялись лук и стрелы. Одержимый жаждой спасти, защитить, он натягивает тетиву, и легкая стрела со свистом рассекает воздух. И лишь когда с изумленным вскриком падает на землю изумрудный дракон, неловко подминая под себя теперь бесполезное крыло, лишь тогда понимает Файдаэн, что он сделал. Мольба к Силане обрывается на полуслове – теперь нет у него права к ней взывать – и только в одном существе теперь он может искать опоры...
С беспомощным всхлипом рейнджер опустился на землю и протянул руки к незнакомцу. Проводник развернулся и Файдаэн нетерпеливо вскинул глаза, трепеща от неясного предвкушения, – и в этот миг проснулся, судорожно подрагивая и выкрикивая какое-то чужое, непонятное имя, оставляющее во рту горечь полыни.
***
Файдаэн закашлялся, потирая ушибленный локоть. В горле першило, точно он долго кричал. Старуха сидела на низкой скамеечке у порога и, кажется, что-то напевала, поглаживая головы пригревшихся и задремавших гадюк.
Рейнджер вскочил, опрокинув стул, но старуха даже не вздрогнула. Белое пятно лица поднялось, будто она смотрела теперь на него.
– Что это было, ты... – Файдаэн захлебнулся словами.
– Тебе виднее милок, тебе виднее, – уже не скрывая насмешки, отвечала старуха. – Чужая душа – потемки, да и в своей-то порой не разглядишь не зги.
Рейнджер разъярился окончательно и, понимая, что еще немного – и он ударит старую каргу, выскочил вон и бросился в центр Эривела, туда, где еще светились огоньки.
***
Его воины, похоже, давно разбрелись по комнатам.
Пожилой гном – хозяин таверны – с изумлением глянул, услышав:
– Портвейна. Да покрепче!
Однако молча поставил на стойку требуемое.
Файдаэн расплатился, залпом проглотил добрые пол-литра отличнейшей «Весны Асхана» и даже не почувствовал вкуса. Он тут же ушел к себе, провожаемый недоуменным взглядом трактирщика, и, не раздеваясь, рухнул на постель.
Выпитое постепенно туманило разум, в сознании всплывали какие-то видения, но Файдаэн гнал их от себя. Завтра они поднимут парус, их поглотит хищный туман, и поиски Тиеру снова станут единственной мыслью на многие дни. А сейчас Файдаэн хотел только одного – уснуть. Уснуть, и не думать больше ни о чем, не пытаться разгадать тайный смысл заведомой бессмыслицы и, главное, не чувствовать той сладкой, страшной дрожи, того жара, от которого пылают щеки и от которого, кажется, вот-вот вспыхнет все вокруг, – жара, который бесстыдно охватывает все тело при одной мысли о незнакомце, и так больно и горько, что нельзя хоть имя прокричать в пустоту.
Это все наваждение! Наваждение! Утром оно рассеется как дым!
Файдаэн метался по постели, словно раненый зверь, сам не понимая, отчего так больно и горько на душе. Лишь под утро он забылся тяжелым сном. Но и во сне ему не было покоя...
Утром он встал совершенно разбитый, и, кляня всех старух на свете и собственную глупость заодно, отправился на «Чайку», уже стоявшую под парусами.
Морской бриз слегка привел его в себя, и вдруг Файдаэн поверил, что тягостное наваждение этой ночи осталось позади.
***
Нельзя сказать, что этот эпизод полностью изгладился из памяти рейнджера. Узнав о смерти Тиеру, он припомнил бормотание старухи: «Неужели предвидела? Или заодно была с демонами?» Однако слишком велика была боль потери, чтобы думать о чем-то еще. Вскоре закружила в водовороте война, и стало легко не думать о том, что хотелось забыть. Слишком тяжело было помнить, слишком мучительно подозревать, что видения в самом деле отражают его желания и страхи.
Когда его войска воссоединились с армией Зехира и Годрика, при взгляде на молодого мага сердце кольнуло тревогой: «не о нем ли?» Однако тут же в душе поднялась волна смятения и ужаса – и Файдаэн загнал мысли о том злосчастном эпизоде на самые задворки сознания.
Позднее к армии присоединилась горстка темных эльфов во главе с их безумным вождем, и уж вовсе стало не до воспоминаний. Файдаэн приходил в ярость от одного вида темного, в глазах сверкал гнев, сжимались кулаки, а сердце билось вдвое чаще, точно в предвкушении поединка. Постепенно Файдаэн научился сдерживаться, но хрупкое перемирие рассыпалось в прах от любого неосторожного слова. Рейнджер ловил себя на том, что втайне наблюдает за каждым шагом темного, точно в любой миг ожидая подвоха.
Подозрительность не оставляла его и в бою; особенно в бою. И сослужила плохую службу. Слишком много он смотрел на темного, больше, чем на врага, слишком отвлекся – и пропустил атаку. Неизвестно, что бы оставил целителям призрачный дракон, но вмиг перед ним выросла темная фигура, закрыв собой все вокруг. Раилаг вскинул посох, и от мощного удара молнии призрачный дракон рассыпался прахом.
Не успел ошеломленный Файдаэн хоть как-то среагировать, как выскочившая из засады группа скелетов осыпала их градом стрел. Раилаг и не подумал отступать. Закрывая собой кучку эльфийских стрелков, он атаковал скелетов, обращая на стрелы внимания не больше, чем на комариные укусы. Однако, похоже, ядовитое дыхание дракона-призрака все же сумело повредить броню чернокнижника. Короткое метательное копье, из последних сил брошенное командиром отряда, сбило пластинчатый рукав – и тут же, точно осы, открытую часть руки облепили стрелы. Файдаэн с тревогой посматривал на неяркие вспышки незнакомой магии, но Раилаг перекинул посох в другую руку и ударом двойной цепи молний очистил поле боя от остатков вражеского отряда. И сполз без сознания на руки целителей.
Позднее Файдаэн узнал, что кости ему собирали буквально по кусочкам.
___________________________________
*Керсили – вроде ж на них в Ироллане живут эльфы?
*Ночь Цветов – выдуманный мной, но вполне возможный у эльфов праздник, что-то вроде Троицына дня и Купальской ночи разом.